Молочный факт-чекинг

Мое детство прошло в комнате с видом на полукилометровый индастриал издательства «Правда». Она была моим музыкальным классом, спортзалом, театром, библиотекой, но прежде всего она была моим аквариумом с плотной крышечкой трех с половиной метровых потолков.

Другие домочадцы не были рыбами. Папа, Лошадь по гороскопу, уходил на службу в шесть и по инерции продолжал трудиться до отключки по возвращении домой. Мама же всегда что-то творила на кухне, будучи похожей в этом процессе, скорее, на белочку. Стены комнаты, признаться, значительно приглушали волны ее круглосуточного материнского контроля.

Я дружила исключительно с обоями, компьютером «Микроша» и книгами. То ли в 8, то ли в 9 лет, прочитав рассказ Зощенко о Ленине — о том, как Владимир Ильич в тюрьме готовил «очень нужную книгу “Развитие капитализма в России”», — я решила написать революционное письмо.

Это было послание, написанное рукой Ленина, словом Ленина, молоком Ленина!

Из рассказа Зощенко все читающие школьники знали: для прочтения молочных строк бумагу нужно погреть на свечке, чтобы проявились, потемнели буквы. Я зажгла свечу и стала держать над ней лист, как блин, наблюдая за изменениями в цвете. Из топленого молока цвет утек в сливочную ириску, из ириски поплыл в «Золотого теленка» и уже нацелился в «Му-му».

Внезапно лист загорелся. У революционерки случилась прыгучая паника — огня я боялась больше всего на свете! Полыхающее письмо спорхнуло на ковер, отчего на нем немедленно завязались очажки горения. Ковер был большой, как пододеяльник, я автоматически взялась встряхивать его.

Грохот, легкая дымка, запах гари, я посреди комнаты с ковровыми ушами в руках: папа открыл дверь и поставил кошмар на паузу. Впрочем, тотчас повернулся и деревянной походкой отправился к себе.

Отдышавшись, я поскреблась в кабинет. На папином лице было предчувствие то ли чиха, то ли плача, — от него не так-то просто дождаться эмоций, а тут я выудила сильнейшие из возможных.

— Давай договоримся. Я ничего не скажу маме. Но я в ужасе. Я в ужасе.

Шуму оказалось больше, чем реальных неприятностей. Но главное — правда о молочном письме прошла испытание огнём.