Между небом и землей

В 2010 году после мирового успеха фэнтези «Тоби Лолнесс» французский писатель Тимоте де Фомбель выпустил новый подростковый роман, который критики тут же назвали лучшим из лучших. Только во Франции книга разошлась тиражом свыше 100 тысяч экземпляров. «Ванго» — первый совместный проект издательств «КомпасГид» и «Самокат», которые объединились специально, чтобы представить российскому читателю эту захватывающую книгу. «Между небом и землей» — первая часть двухтомника. С французского книгу перевели Ирина Волевич и Юлия Рац. 13 июня Тимоте де Фомбель представит книгу в Москве.

Ванго путешествует на цеппелине по всей Европе: начав с Парижа, роман пронесет читателя по всей Европе, России и Южной Америке, переплетая реальных и вымышленных исторических персонажей, места и события, которые приведут молодого человека к истине. Преследуемый за преступление, которого не совершал, Ванго должен раскрыть тайны своего рождения, сложив цепочку загадочных символов. 

Черноморское побережье, Сочи, той же апрельской ночью 1934 г. 

Маленькая оранжерея, притулившаяся к просторному дому, светится, как хрустальный фонарь. Вокруг все погружено в темноту. Не видать вооруженных охранников, засевших на крыше здания и на ветвях деревьев. Снизу, из лощины, доносятся вздохи морских волн. 

Три керосиновые лампы, свисающие с потолка, среди орхидей, освещают человека, похожего на садовника. Он подстригает апельсиновые деревца в кадках. 

— Иди-ка ты спать, Сетанка… Сетаночка моя. 

Его голос звучит ласково. Сетанка делает вид, будто не слышит. Ей восемь лет. Сидя на полу в ночной рубашке, она пускает по воде в лейке длинные, узкие, как лодочки, семена. 

Снаружи мигает фонарик. За дверью оранжереи маячит встревоженное лицо. Кто-то стучит в стеклянную створку. 

У садовника слегка вздрагивают усы. Не отзываясь на стук, он продолжает свое дело. Посетитель подходит к апельсиновым деревцам. 

— Есть новости из Парижа, — говорит он. 

Садовник даже не поворачивает к нему головы. Но в его сощуренных глазах угадывается легкая усмешка. 

— Правда, новости неважные, — уточняет человек. 

На сей раз взгляд садовника пронизывает вестника насквозь; его голубые глаза холодны, точно байкальский лед. 

— Наш Птенец… — говорит вестник, отступив назад, — Птенец упорхнул. Даже непонятно как… 

Садовник посасывает палец, из которого сочится кровь: он поранил его медными ножницами. 

Девочка у его ног больше не играет. Она слушает. Вот уже несколько лет она слышит о Птенце. 

К ее отцу приходит много людей, и все они ведут разные непонятные разговоры, но ее интересует один только Птенец. 

Девочка напридумывала множество историй про этого Птенца. Вечерами она грезит о том, как он летает по ее комнате, как она греет его в ладонях, прячет у себя в постели. 

— Борис стрелял с близкого расстояния, — продолжает человек. — Но Борис обещал разыскать его. Иначе этим займется французская полиция. 

Потом человек долго молчит. Спиной он чувствует сквозняк от двери. И когда садовник наконец отворачивается, побледневший вестник выходит, аккуратно притворив за собой прочную застекленную дверь. 

Свет его фонаря исчезает во тьме. Тоненький детский голосок спрашивает: 

— Про какого это птенца он говорил? 

Садовник по-прежнему стоит неподвижно. 

— Иди спать, Сетанка. 

На этот раз девочка встает, целует отца в густые усы, как и каждый вечер. И что-то шепчет ему на ухо. Затем удаляется в своей белой ночной рубашке, взмахивая на ходу руками, словно крыльями. 

Садовник вонзает ножницы в стол. Мыслями он далеко отсюда. Он уже забыл, что прошептала ему дочь. 

«Не нужно стрелять в птенцов». 

Так она сказала. 

Если бы она знала… 

Париж, в это же время 

Ванго пробирается по крышам Парижа. Ему до мелочей знакомы воздушные пути между кармелитской семинарией и Люксембургским садом. 

Он может пройти по этому маршруту, почти не ступив на землю. Он знает, что полиция устроила засаду перед семинарией и ждет только его появления. 

Ванго шагает по цинковым крышам, скользит по черепичным скатам, прыжками переносится от одной каминной трубы к другой. Ему знакомы все провода, натянутые между домами и позволяющие перебраться на противоположную сторону улицы. Он даже не вспугивает голубей, томно воркующих на карнизах в любовном апрельском экстазе. Он перепрыгивает через чердачные каморки с их обитателями — студентами, служанками, художниками. 

Он не нарушает сон кошек и даже не задевает белье, сохнущее на верхних террасах. Иногда он видит в растворенном окне женщину, которая, набросив на плечи одеяло, дышит весенним ночным воздухом. 

Прыгая с крыши на крышу, он пролетает прямо над ней, совершенно бесшумно. Еще несколько дней назад Ванго проделывал тот же путь в обратном направлении, сбегая посреди ночи из семинарии в заснеженный сад. 

Добравшись до последней водосточной трубы, он спрыгивал на старый  каштан, нависавший над острыми пиками парковой ограды, и съезжал вниз по его стволу. 

В первые дни апреля шел снег. Ванго бродил до зари по пустынным лужайкам и аллеям, то и дело проваливаясь в сугробы, любуясь заледеневшими водоемами. Потом все так же, по крышам, возвращался в семинарскую часовню к утренней мессе [...] 

Сочи, спустя несколько дней, август 1935 г. 

— Сетанка, я больше не хочу играть. 

Сетанка не ответила. Она взобралась на самый большой пригорок и спряталась в высокой траве. Мальчик искал ее почти час и уже чуть не плакал. 

— Ну где же ты? 

Почему Сетанка все меньше и меньше любила эти летние пикники на черноморском берегу? Без устали играя с двоюродным братиком, она пряталась так ловко, что он проходил совсем рядом, почти касался ее, но не видел. 
— Сетанка, Сетаночка… 

Девочка грезила, лежа в траве и чувствуя, как по ней прыгают кузнечики. Отсюда ей были видны люди, сидевшие небольшими группами поодаль, — вернее, их силуэты в ярком солнечном свете. 

Как и прежде, здесь было много народу. Дедушка, бабушка, дядя Павлуша, супруги Реденс с детьми, дядя Алеша Сванидзе и тетя Маруся — оперная певица… Сетанке надо было лишь повернуть голову, чтобы увидеть отца, который полулежал на траве, прислонившись спиной к стволу упавшего дерева, и разговаривал с каким-то незнакомцем. И со всех сторон — в зарослях камыша, прямо в воде — стояли телохранители, сторожившие их маленький мирок. 
До шестилетнего возраста, пока еще была жива мама Сетанки, эти пикники были для девочки настоящим праздником. Песни звучали веселее, солнце светило ярче, а в ласковых словах, которые дядя Павлуша шептал ей на ушко, опустившись на колени, она не замечала грусти. Но в конце августа приходилось возвращаться в Москву к началу школьных занятий, и как же ей не хотелось уезжать с сочинской дачи. 

А теперь, несмотря на безудержный смех, сопровождающий вечные споры бабушки с дедушкой, несмотря на серенады тети Маруси, в летнем воздухе повис страх, который ничем нельзя было развеять. 

Сетанке только-только исполнилось девять лет, и она не понимала, откуда берется этот страх, но он окутывал ее постоянно, лип к ней сильнее, чем платье к вспотевшей спине. 
Иногда она думала о тех, кто вдруг переставал появляться у них дома и о ком больше никогда не вспоминали. Куда они исчезли — красавец Киров и другие? Куда? 

Она не подозревала, что ее отец, Иосиф Сталин, устроивший террор по всей стране и голод на Украине, в скором времени не пощадит и ее родных. Через несколько месяцев Алешу и Марусю арестуют, дядя Павлуша умрет в собственном кабинете от загадочного сердечного приступа, еще год спустя расстреляют дядю Реденса, а его жену отправят в ссылку… 

— Почему ты не вышла, я тебя уже целый час ищу! 

Малыш наконец отыскал Сетанку. Он надеялся, что его слезы уже высохли и она их не заметит. Сетанка потянула его за руку. Он присел рядом на корточки. 

— Ты храбрый мальчик? — спросила она шепотом. 

— Да, — ответил тот, слегка смутившись. 

— Тогда пошли со мной, — сказала Сетанка. 

Они поползли в высокой траве, Сетанка впереди. Она была старшей. Никто не обратил внимания на две фигурки, словно змейки скользившие по склону. Коленки и локти мальчика стали зелеными от травы. 
— Я не поспеваю, — заныл он. 

— Тсс, тише… Уже близко. 

Дети подобрались к поваленному дереву. За ним звучали голоса. Они подползли к верхушке с высохшей кроной, у которой сидел отец Сетанки, и прислушались. Незнакомец говорил о «хорошей новости», и почти сразу Сетанка услышала долгожданное слово: 

— Птенец… 

Ее сердце взволнованно забилось. 

— Птенец объявился в Париже, — рассказывал мужчина. — Он прислал письмо в полицию. 

Сетанка уткнулась лицом в траву. Отец произнес несколько слов, но она их не поняла. 

— Нет, — ответил собеседник. — Они его не поймали. 

Повисло тяжелое молчание. 

— Это и есть ваша хорошая новость, товарищ? 

— В письме беглец объясняет полиции, что его преследуют, но он не знает, кто и почему… 

Снова молчание. Тетя Маруся пела, стоя у кромки воды. 

Сетанка изо всех сил вжалась в землю, слыша в голосе отца холодную ярость: 

— Ну что, будете ждать, пока он снова не обыграет вас? 

Человек пробормотал: 

— Товарищ Сталин, мне удалось прочитать письмо целиком… 

— Дурак, это письмо — сплошное вранье! 
— Но… 

— Идите. 

Услышав шелест одежды, Сетанка съежилась еще сильнее и ткнула брата лицом в траву. 
— Найдите его. 

Гость встал. 

— Извините, товарищ Сталин, что побеспокоил вас. 

Сталин дал ему отойти. Потом свистом вернул обратно. 

— Вы рассказывали мне о женщине, которая его воспитала. Как вы ее зовете? 

— Птица. Она не опасна. Там, в Италии, все говорят, что она ничего не помнит… 

— Уберите ее куда-нибудь, где она не сможет нам навредить. 

— Вы хотите, чтобы ее… 

— Да, хочу. 

— Вы… 

— Увезите ее! И глядите в оба! Может, тогда-то Птенец себя и обнаружит. 

К таким женщинам сильно привязываются. 

Сетанка подумала о своей ласковой, бесконечно доброй нянюшке Александре Андреевне, которая растила ее с самого рождения. Когда мать Сетанки умерла, именно Александра спасла девочку своей материнской нежностью. 
— Такая сложная операция, да еще за границей… — робко возразил  собеседник. 

— Действуйте аккуратно. 

— Я полагал… 

— Займитесь этой женщиной и больше не беспокойте меня по воскресеньям. 

Сетанка с братом еще несколько минут лежали молча, уткнувшись в землю. Их одолела дремота, они глядели на траву, сонно мигая, как вдруг над ними нависла огромная тень, и раздалось страшное медвежье рычание. 

Дети с криками откатились в сторону. 

От медведя пахло табаком. И у него были карие глаза дяди Павлуши. А еще у него были длинные ноги, песочного цвета костюм, пошитый искусным берлинским портным, и грустная улыбка. 

И хотя дядя их сильно напугал, дети тут же бросились ему на шею. 

Но игра длилась недолго. Это была всего лишь безнадежная попытка Павлуши оживить в детях воспоминания о прежних каникулах, когда дедушка изображал медведя, а он весело сталкивал мать Сетанки в воду. 

Из-за поваленного дерева товарищ Сталин наблюдал за Павлушей и детьми, валявшимися на земле. 

Через несколько часов приказ поступит по назначению, и няню Ванго увезут, чтобы на всю жизнь упрятать в надежное место.